— Нет! — воскликнул Убба.

— Да, — возразил Хальвдан.

Я снял меч со стены и сжал рукоять в ладони, чувствуя, как немеют пальцы, словно становясь единым целым с прохладным металлом. Больше я с этим мечом не расстанусь. Ни за что.

Глава 23

Вечером должен был состояться большой пир, на который пригласили всех ярлов и хёвдингов. В королевском замке для командиров и особо отличившихся хирдманнов, вместе с Рагнарсонами, Простые воины гуляли под открытым небом, во дворе крепости, и для этого пира пришлось опустошить не только королевские запасы, но и городские склады. Армию язычников не накормить пятью хлебами и двумя рыбами.

Золотую цепочку, взятую у Рагнарсонов, поделили на равные части, причём от своей доли я отказался. Моей наградой, превосходящей по стоимости и эту цепочку, и наш драккар, и все сокровища мира, стал один из лучших мечей, что я когда-либо видел.

Ножны были самыми простыми, обитыми кожей, но клинок оказался настоящим произведением искусства. Длиной около восьмидесяти сантиметров, с широким долом, сужающийся к острию, он оказался украшен инкрустацией в виде крестов. Узкая гарда мне не нравилась, и я бы её заменил на прямую и широкую, а вот рукоять с обмоткой из медной проволоки, переливающаяся на свету, завораживала и притягивала взгляд. Сбалансирован клинок был превосходно. Я тут же пристегнул ножны с мечом к поясу, понимая, что сорвал джекпот. Меч из королевских покоев поистине был достоин короля.

Такому клинку обязательно требовалось собственное имя, и я нарёк его Кровопийцей.

Я понимал, что кто-то из Рагнарсонов уже мысленно присмотрел его для себя, скорее всего, Убба, и вскоре за этим мечом могут прийти. Но оставаться без своей заслуженной награды я не желал. А я её заслужил. Тем, что принёс им весть про Рагнара и тем, что подал идею напасть в праздник.

Главное, чтобы саксы не сделали то же самое, когда праздновать будем уже мы. Например, под утро, когда даже самые стойкие рухнут под столы, упившись эля.

Нам позволено было взять с собой троих человек в сопровождение, и я взял Торбьерна, Хальвдана и Гуннстейна. Остальные будут пить на улице.

Когда начало смеркаться, мы всей командой отправились к крепости, во дворе которой уже сколотили столы и рабы выкатывали бочки с элем и вином. Поскупившись на золото, Рагнарсоны не скупились на еду и выпивку, пытаясь хоть так загладить свой поступок.

Во дворе витал запах жареного мяса, такой одуряющий, что мне сразу же захотелось научить местных жарить шашлык и употреблять его под водочку. Но с питием и обжорством местные и без меня неплохо справлялись, а самогонный аппарат я пока так и не собрал.

На входе нас остановил часовой, злой как собака от того, что ему приходится тянуть лямку, пока все остальные развлекаются.

— С оружием нельзя, — хмуро произнёс он.

Расставаться с новообретённым клинком не хотелось, но я понимал, почему в пиршественный зал нельзя проносить оружие. Слишком легко весёлый пир может перерасти в побоище и резню.

— Как твоё имя? — спросил я.

— Кормак, — сказал часовой.

— Если с этим мечом что-то случится, я найду тебя, Кормак, — сказал я.

— Как скажешь, — пожал плечами он.

Пришлось разоружиться. Мы сдали всё, кроме ножей, в импровизированную оружейку, где я увидел и другие мечи, не менее роскошные. Это меня немного успокоило.

В главном зале, где раньше пировали саксонские короли, теперь веселились захватчики-норманны, и от их громкого хохота сотрясались стены. Мы немного припозднились, почти все хёвдинги Великой Армии уже были здесь, и наше появление вызвало целый шквал бурных приветствий. Нас буквально заставили выпить штрафную.

На почётных местах восседали братья Рагнарсоны. Хальвдан, снова в белой рубахе, глодал свиное рёбрышко, капая жиром на дорогущий заморский шёлк, Сигурд и Ивар пили из золотых кубков, поглядывая на происходящее в зале, Убба тискал какую-то замученную служанку, силой усадив её к себе на колени. Другие вожди Великой Армии пили, ели и веселились, похваляясь своими подвигами и рассказывая небылицы. Что характерно, хирдманны братьев пировали здесь, вместе с вождями, а не во дворе, с остальной армией.

Прислуживали во время пира саксонские женщины, по всей видимости, знатные, взвизгивая каждый раз, когда очередной пьянчуга щипал их за задницы. По залу бегали лохматые собаки, порой устраивая драки из-за брошенных на пол объедков и обглоданных костей. А в остальном этот пир ничем не отличался от любого другого масштабного застолья. Такой же шум, гам, разговоры ни о чём, хохот и все прочие атрибуты, включая уснувших за столом и блюющих в уголок.

Чувствовал я себя не очень уютно, полагая, что на улице, с простыми воинами, мне было бы комфортнее. Я, хоть уже и привык к местным обычаям и традициям, полноценно принимать участие в этих забавах не мог.

Зато Торбьерн и Хальвдан, впервые очутившись на подобном пиру в качестве приглашённых гостей, отрывались как могли. Гуннстейн молча цедил слабенький мёд, не вылезая из-за стола, а я сидел рядом с ним, больше налегая на жареную говядину.

С другой стороны от меня сидел какой-то шумный смоландец, постоянно рыгающий и громогласно хохочущий по любому поводу, чем он изрядно меня раздражал. Складывалось ощущение, что я отбываю какую-то повинность, что я чужой на этом празднике жизни. Мне хотелось поскорее уйти, забрать свой новый меч и поупражняться с ним, а не сидеть тут, слушая, как кто-то кому-то отрубил ногу одним ударом.

Иногда поднимались скальды, декламируя хвалебные висы в адрес «дарящих кольца ясеням бури мечей» и соревнуясь в том, кто сильнее подлижет Лодброксонам. Торбьерн, что удивительно, не выступал, но внимательно слушал, запоминая красивые обороты и мудрёные кённинги.

Мёд, пиво и вино лились рекой, хотя я предпочитал оставаться более-менее трезвым, это мои спутники потеряли чувство меры, накидываясь как в последний раз. Хотя с нашим образом жизни каждый раз может вдруг оказаться последним.

— Схожу-ка я до ветру, — буркнул я, когда пир окончательно мне наскучил, а пьяные рожи с застрявшей блевотиной в бородах максимально опротивели.

Я выбрался из-за стола, стараясь никого не задеть ненароком. Все уже дошли до того состояния, когда можно одним неловким движением превратить дружескую попойку в пьяную поножовщину.

— Ты это куда? — заплетающимся языком спросил меня Хальвдан.

— Проветриться, — снова пояснил я, и тот махнул рукой.

Многие уже не утруждали себя тем, чтобы выйти, прежде, чем помочиться, и просто заходили в тёмные углы.

На выходе возле оружейки я вновь увидел часового. Вместо Кормака там стоял какой-то другой воин, чуть навеселе.

— А где Кормак? — хмуро спросил я.

— Я его сменил! Бедняга не мог дождаться, чтобы напиться, небось уже валяется где-то пьяный! — весело ответил хирдманн.

— Понятно, — буркнул я.

Я на всякий случай заглянул в оружейку, Кровопийца остался на том же месте, куда я его поставил.

— А ты чего такой грустный? Пей, веселись, мы же сегодня празднуем! — произнёс часовой.

Я пожал плечами вместо ответа. Дурное предчувствие не покидало меня с того самого момента, как мы зашли во двор крепости, и я не мог понять, что именно вызвало это предчувствие.

Во дворе гулянка шла в самом разгаре, успело уже стемнеть, и внутренний двор крепости освещался пляшущими всполохами пламени от костров и жаровен. Народа здесь было гораздо больше, чем внутри, и армия датчан на всю катушку праздновала победу. Пожалуй, ещё более бурно, чем в присутствии вождей.

Какой-то рыжебородый воин, широко улыбаясь, попытался всучить мне полную кружку эля, и мне с трудом удалось от него отвязаться. Взгляд выхватывал в полутьме знакомые лица, виденные раньше в лагере и во время зимовки, иногда я замечал своих людей в этом чаде кутежа. Какая-то часть меня желала присоединиться к ним, набраться от всей души, но я всё-таки предпочёл остаться трезвым.